Прилепинская «Обитель» - назад в настоящее?

Я люблю «Новую газету». Они жизненные, они пишут о темах, от которых пропадает аппетит и сон, но которые нельзя игнорировать. Много они писали об акции у Соловецкого камня, посвященной жертвам репрессий, однако, свою статью, что публикую ниже, я вспомнила в связи с другим их репортажем. Благодаря ему я познакомилась с прекрасной болезненной документалкой Марины Голдовской «Власть Соловецкая».

Я желаю всем, сегодня называющим известных коммунистических лидеров «эффективными менеджерами», учить историю ХХ века – прочитать про репрессии или о том, как были устроены колхозы. Или хотя бы посмотреть этот фильм, затем прочесть «Обитель», и далее уже – «Архипелаг ГУЛАГ», который часто называют гвоздем в гробу СССР. Потому что сегодня мы как никогда не имеем права забывать.

Итак, ниже моя статья, написанная весной 2015-го, с минимальной редактурой. Англоязычную статью также опубликую, correspondingly.

ПС: о политических взглядах Прилепина помалкиваю, здесь – лишь его роман.

«Обитель» Прилепина – это дантовский «Ад», это босховский «Страшный суд», где, как мыльные пузыри, раздуваются и лопаются многочисленные советские символы.

Роман Захара Прилепина, который в ноябре 2014 был удостоен высшей Российской награды «Большая книга», является историческим. Но он объясняет российское «сегодня», отвечая на вопрос, что сделало страну такой, какова она сейчас. В «Обители» мы видим то самое “почему”.

Соловецкий Лагерь Особого Назначения, 1920-е, государство в государстве («У нас власть не Советская, а Соловецкая»). Время вновь обращенной России, с ее ужасами и надеждами, где невозможно отличить палачей от жертв, где каждое действие имеет отголосок в настоящем. Именно там, в бывшем монастыре, который породил ГУЛАГ, разворачиваются судьбы ушедших поколений.

В сегодняшней России, погрязшей в популизме и коррупции, мы с болью пытаемся воскресить то, что было уничтожено там. И мое первое осознание во время чтения – именно в Обители Россия научилась не уважать человека за то, что он человек.

Когда-то небольшое количество психически нездоровых чекистов, назначенных несколькими одиозностями, вроде Федора Эйхманиса (в реалии – Теодора Эйхманса), научило наших предшественников радоваться прокисшей каше и когда кости целы. И тому, что ты еще жив, даже если лежишь голый в нечеловеческих условиях в карцере – который ещё буквально 5 лет назад был божьей колыбелью.

Первое, с чем критики сравнивают прилепинское детище – это «Архипелаг ГУЛАГ». Сразу оговорюсь, что не читала его полностью, лишь отрывки. Тяжело. В моем арсенале – рассказы и крохотки Александра Исаевича, которые пропитаны Советскими реалиями, как истиной. По сравнению с ними, роман Прилепина действительно больше похож на современный боевик с реалистичными элементами того времени и множеством перипетий, которые та эпоха бы не позволила. Однако Солженицын писал в свое время о своем настоящем, а Прилепин пишет о своем, 21 веке. Рассматривать «Обитель» нужно исключительно оглядываясь на сегодняшний день, а потому прилепинский полу-хемингуэевский, полу-постмодернистский стиль с обилием поворотов приходится как нельзя кстати.

В каждом обороте автора, в каждой его метафоре, сквозит описание сегодняшней эпохи. Каждый персонаж – учитель и предок сегодняшней России. Длинные нудные перечисления, которые и превратили роман в 700 страниц, вызвали неудовольствие некоторых критиков. Осмелюсь с ними не согласиться – для меня это важный символ. Эта долгость, многословность и вымученность – урок рутины и терпения. Это труд и это же идеология.

«– На колени! – в бледной ярости вскрикнул Эйхманис и выхватил шашку из ножен.

Строй повалился так, словно всем разом подрезали сухожилия – несколько тысяч сухожилий одной беспощадной бритвой.

На коленях стояли священники, крестьяне, конокрады, проститутки, Митя Щелкачов, донские казаки, яицкие казаки, терские казаки, Кучерава, муллы, рыбаки, Граков, карманники, нэпманы, мастеровые, Френкель, домушники, взломщики, Ксива, раввины, поморы, дворяне, актёры, поэт Афанасьев, художник Браз, скупщики краденого, купцы, фабриканты, Жабра, анархисты, баптисты, контрабандисты, канцеляристы, Моисей Соломонович, содержатели притонов, осколки царской фамилии, пастухи, огородники, возчики, конники, пекари, проштрафившиеся чекисты, чеченцы, чудь, Шафербеков, Виоляр и его грузинская княжна, доктор Али, медсёстры, музыканты, грузчики, трудники, кустари, ксендзы, беспризорники, все».

Эпоха на коленях перед властью, которая обещала сделать всех равными.

Другое определение романа и его темы – эксперимент. Соловки – это первый лагерь особого назначения в СССР, где каторжный труд использовался экспериментально на благо социализма – так как не было ещё закона, регулировавшего деятельность лагеря. Гнус обрёл свободу там, где раньше был Бог. Но Бога отменили. Вся тогдашняя Россия была экспериментом, Обитель – экспериментом, и там же ставились опыты над членами уходящего общества. Там они и погибли.

Артём Горяинов не случайно выбран главным героем. Человек, который сидит в Соловках не из-за контрреволюционной деятельности, как большинство, не бандит и не мошенник, но из-за бытового происшествия – автор почти до конца не раскрывает нам детали ни его преступления, ни биографии – рисуя портрет героя его же действиями и суждениями. Артём живет по своим принципам, но не принадлежит ни к одной партии, не исповедует какую бы то ни было религию. Остроумен. Образован. Любит поэзию и увлекается боксом. Дворянин? Не ясно. Да это и не важно. Автор выбрал человека, который не судит другого человека, а потому смотрит на происходящее.. объективно? Нет, скорее отстраненно.

Но Артёму не повезло – именно ему за его отстранённость было назначено автором пройти через всю многоуровневую Соловецкую обитель – от рая находиться в лучах милости начальника до ада Секирки – штрафного изолятора – венца «системы угнетения, надругательств, террора и истребления, последней, высшей пред расстрелом ступени карательной лестницы» (Розанов). Плата за беспристрастность Артема – это эксперимент. Ему выпадает испытать на себе границы физических и моральных возможностей человека.

После этого романа Прилепина окрестили новым Хемингуэем и даже новым Толстым. Кто бы мог подумать, что помимо реализма этих двух гениев объединит еще один общий элемент – Прилепин. На мой взгляд, сие сравнение – не комплимент ни великим, ни уж точно самобытности молодого писателя. Я прочла несколько рассказов-воспоминаний Прилепина о его службе в ОМОНе. Не впечатлилась. Краткость Хемингуэя блестит, литературный талант – не вполне. Тем не менее, “Обитель” смогла вывести писателя на новый уровень. Классический реализм, приправленный натурализмом плавно перетекает в модернизм с декадентскими образами и, наконец, в постмодернизм с его столкновениями миров – где реальность плавно переходит в абсурд, но в конце оказывается, что абсурд и есть сама реальность.

Смерть Артёма – равно как и всего романа – представлена в трех версиях – в лучших традициях постмодернизма. Первую Артём избрал себе сам. Вторая была навязана историей. А третья смерть – будет та, которую выберет ему читатель. Какова дальнейшая судьба Артема и русского человека – решать нам.

Еще один любопытный персонаж – Галина Кучеренко. Олицетворение Революции, одна из администраторов тюрьмы, любовница Эйхманиса, а затем и главного героя. Кажется, единственный комиссар-женщина. Что привело её сюда? А не очередной ли это эксперимент? Гимназистка, принадлежащая к привилегированному обществу, на самом деле неприкаянна по жизни. В Революции она находит свой смысл, выход своим романтическим идеям. Но Революция не благодарна тем, кто её сотворил и подогревал. Бывшая комиссар, Кучеренко становится заключенной на Соловках. В самом конце автор снова раскрывает все карты, публикуя страницы её дневника. Кучеренко – личность не вымышленная, и её тоже ждет постмодернистский финал.

Кто мог смотреть на происходящее объективно? Пожалуй, только Бог. Тема Господа тоже присутствует в романе. Был ли он на Соловках? На этот вопрос писатель отвечает в своем ключевом пассаже о судьбе России.

«Русская история даёт примеры удивительных степеней подлости и низости: впрочем, не аномальных на фоне остальных народов, хотя у нас есть привычка в своей аномальности остальные народы убеждать – и они верят нам; может быть, это единственное, в чём они нам верят.

Однако отличие наше в том, что мы наказываем себя очень скоро и собственными руками – других народов в этом деле нам не требуется; хотя, случается, они всё-таки приходят – в этот момент, когда мы, скажем, уже перебили себе ноги, выдавили синий глаз и, булькая и кровоточа, лежим, ласково поводя руками по земле.

Русскому человеку себя не жалко: это главная его черта.

В России всё Господне попущение. Ему здесь нечем заняться.

Едва Он, утомленный и яростный, карающую руку вознеся, обернётся к нам, вдруг сразу видит: а вот мы сами уже, мы сами — рёбра наружу, кишки навыпуск, открытый перелом уральского хребта, голова раздавлена, по тому, что осталось от лица, ползает бесчисленный гнус».

Вывод о судьбе России – это своего рода предостережение. Россия и русский человек любят шутить и ставить над собой эксперименты. Нам себя не жалко. Не повторяется ли история сегодня? Не заигрываемся ли мы в своей аномальности?

Концовка открытая.

Алиса Абрамова (Фазлеева). Апрель, 2015.

В 2015 году я действительно задавала вопрос, не повторяется ли. В 2019 я надеюсь, что на него мы все же не отвечаем утвердительно вопреки лоснящемуся популизму и сериям точечных репрессий, устроенных нашим государством, с которыми наш народ (не все, но большинство) продолжает молчаливо соглашаться.